Судья сочувственно вздохнул.

– А машина ваша общая где? – удивился адвокат Беседин. – Она ведь совместно нажитая, а вы ее забрали, даже не обсудив это с мужем.

Марина вздохнула, открыла красную сумочку, вынула из нее розовый платочек и коснулась им уголков глаз.

– Я передумала разводиться, – сказала она и радостно улыбнулась судье Коршунову.

– А я только укрепился в своем решении, – еле сдерживаясь, чтобы не выругаться, обратился к мировому судье Гончаров, – примирение невозможно по принципиальным соображениям, так что совместное проживание исключено. Да мы уже давно не живем как муж и жена… Кроме того…

– У меня есть и материальные претензии, – не дала ему договорить жена, – ведь долгие годы я была главной добытчицей в семье. Муж вообще не мог обеспечивать мои потребности, вы же наверняка знаете, сколько зарабатывает опер: сущие гроши. Так он еще и пьющий оказался. Пропивал все, что зарабатывал… В пьяном виде садился за руль и за пистолет хватался…

Коршунов обернулся к Гончарову:

– Это правда?

– Было такое, не спорю, – не стал отпираться подполковник. – Но за пистолет я хватался исключительно в трезвом виде – на работе. Именно так с будущей женой и познакомился, когда застрелил ее близкого знакомого. Прямо у нее на глазах. Правда, этот близкий знакомый оказался бандитом и убийцей [1] .

– Но я-то этого не знала, – вздохнула Марина. – Я была чистой и наивной девушкой, а тот человек делал подарки, ни в чем мне не отказывал. Очень красиво ухаживал.

Глаза мирового судьи округлились.

– Вам бандит делал подарки?

– Бандиты всегда делают подарки наивным девушкам, – напомнил о себе адвокат Беседин. – Недавно одна такая убила молотком своего будущего свекра… [2]

– Погодите! – не выдержал судья. – Погодите все!

Он посмотрел на заявительницу:

– Вы же сами подали на развод. Муж не возражал и сейчас не возражает. Ведь так?

Гончаров кивнул.

Судья уткнулся взглядом в столешницу, размышляя. Но думал он недолго. Потом посмотрел на Марину с сочувствием.

– Я вас разведу: решение уже готово. А если у кого-то есть материальные претензии, то в течение пяти лет можно подать заявление на раздел совместно нажитого имущества. Время у вас есть: пять лет – срок не маленький. Потом я мог вас развести на основаниях заявления только одной стороны. Малолетних детей у вас нет, и потом…

– Что? – опешила Марина, явно не ожидавшая такого исхода. – Вы что, сговорились тут за моей спиной?

Она переводила взгляд с адвоката на судью.

– Я буду на вас жаловаться в Коллегию судей! – крикнула теперь уже бывшая жена, потом обернулась к Беседину. – А на вас – в Коллегию адвокатов за сговор и шантаж!

Марина пошла к выходу, оглянулась и посмотрела на Игоря с ненавистью.

– Буду жаловаться на всех, – сказала она и вышла, хлопнув дверью.

– Получите решение у секретаря и жалуйтесь куда хотите, – произнес ей вслед мировой судья, хотя, кроме Гончарова и адвоката Беседина, его никто уже не мог слышать. Коршунов посмотрел на адвоката и придал лицу суровое выражение. – А у меня на десять часов назначено новое заседание – очень интересное, кстати: там девять чистых девушек дали в долг красиво ухаживавшему за ними брачному аферисту в общей сложности восемнадцать миллионов рублей – брали для этого кредиты, закладывали квартиры. А еще они хотят и за моральный ущерб восемнадцать…

– Действительно чистые, а еще больше наивные, – посочувствовал адвокат, – не получат ведь.

– За моральный? Нет, конечно, – покачал головой судья. – Их общий жених давно уже на своей исторической родине в Армении.

– Надо же, – удивился Гончаров, – а моя бывшая жена в Грузию намылилась, на свою историческую родину: уже и паспорт грузинский получила. Может, они там встретятся – это ведь совсем рядом. И счастье у них будет на зависть всем – и любовь, и деньги.

Адвокат проводил Гончарова до его новенького «Рендж Ровера» и даже заглянул в салон.

– Как кожей пахнет, – оценил он, – у меня когда-то тоже имелся английский автомобиль – «Даймлер Соверен». Машине было пятнадцать лет, а в ней пахло сигарным табаком: англичане специально кожу пропитали, чтобы аромат в салоне был благородный.

Ему явно не хотелось расставаться. Он даже вздохнул. Игорь хотел уже протянуть ему руку, но Беседин вдруг предложил:

– Может, покурим?

– Я не курю, – ответил Гончаров.

– Я тоже, – пожал плечами Ларион Семенович, – а раньше курил и только английские сигареты «Данхилл». Тогда они еще были в плоских красных пачках, и на каждой было написано, что сигареты «Альфред Данхилл» курит английская королева. А теперь ни таких сигарет, ни королевы. Мне даже кажется, что и короли у них скоро закончатся. Да им и не очень на них везет в последнее время. Вот был один приличный – Вильгельм Оранский, да и тот голландский уроженец. И было это давно.

– Не знаю, – покачал головой Гончаров, – в Голландии ему корона не светила, потому что страной правил штадтгальтер Ян де Витт, который вместе со своим братом Корнелисом победил французов: открыл шлюзы, и французскую армию затопило полностью. Народ братьев очень уважал и любил, но Вильгельм отправил обоих в тюрьму без суда. Оба де Витта поняли, что это какая-то ошибка, и ждали, когда их выпустят. Охранники ушли и забыли закрыть двери в тюрьме. Но два героя все равно сидели и ждали. А Оранский договорился с голландскими бомжами. Те пришли в тюрьму, убили героев, вытащили на улицу, поджарили на вертеле, а потом съели. В одного даже кошку засунули перед тем, как на вертел насадить.

– Это что, правда? – удивился адвокат. – Кошку-то зачем убивать? Это уж совсем ни в какие ворота.

Гончаров кивнул и продолжил:

– Это было в тысяча шестьсот семьдесят втором. В том же самом году родился наш царь Петр Великий, который потом ездил в Голландию, чтобы научиться там строить корабли и курить табак. И в том же году, когда в Голландии съели героев, в Москве при дворе отца Петра был открыт первый в России театр. Правда, труппа была немецкая, и играли они на своем языке, сурдоперевода не было, потому что почти все зрители понимали его…

– М-да, – покачал головой Беседин, – а нам в школе талдычили всегда, что Русь была поголовно неграмотной… А откуда вы это все знаете?

– Книжки читал, когда время было.

– Так я вот о чем… – приступил к делу адвокат, – Я все про свою подзащитную, которая молотком будущего свекра… Вы ее арестовали на днях. Судья так и не выпустил ее под подписку, и теперь ее отправили в следственный изолятор.

– От меня-то вы чего хотите?

Адвокат выдохнул, посмотрел в сторону и сказал:

– Вы, конечно, понимаете, на чем будет строиться наша… то есть моя линия защиты. Девушка, когда нанесла роковой удар молотком, находилась в состоянии аффекта… Да и сам молоток оказался в ее руке случайно: она ведь без него приехала в гости, следовательно, не собиралась убивать. Будущий тесть попытался взять ее силой…

– А я-то здесь при чем?

– Я хочу, чтобы и вы дали показания в ходе судебного заседания. Скажете, что застали ее в крайне угнетенном психоэмоциональном состоянии и заставили написать чистосердечное признание, чтобы оформить явку с повинной… Скажете, что она вовсе не в себе была.

– Кто же мне поверит! Во-первых, я никого не заставлял. Но главное, уже установлено следствием: убила она еще до полуночи, вернулась к своему жениху, который спал сном праведника после дозы снотворного, которое ему подсунула ваша подзащитная. Утром она вернулась на место совершенного ею преступления… Явилась туда через одиннадцать часов после того, как все случилось. О происшествии она якобы узнала от будущей свекрови. Та, кстати, провела ту ночь вне дома, а именно в постели уголовного авторитета Овика Сочинского, которого она считает кинорежиссером… Врет, разумеется: все она про него знает. Все тут повязаны… Да и вы тоже согласились заняться моим разводом, чтобы оправдать мои встречи с вами – иначе какого рожна я встречаюсь с адвокатом подозреваемой.